Он знал, как в тот день можно было пересечь город и не попасться никому на глаза. И Йанто принял эту информацию и согласился, что ничего не должно случиться с Гвен и их маленьким сыном. Надеясь, что сможет сдержать это обещание.

Теперь он наблюдал, как Тошико завершает свою обращённую к толпе речь. Оуэн стоял рядом с ней. Йанто смотрел, как они повернулись и вошли в новое здание Торчвуда.

Вооружённый до зубов Йанто ворвался туда следом за ними.

Для Йанто всё это происходило как в странной замедленной съёмке. В тот момент, когда он увидел водяную башню там, в атриуме, и стеклянную панель в полу под ней, он бросился вперёд, чтобы в последний раз взглянуть на Джека.

На его Джека.

Заключённого в вечных муках, невольно уничтожающего мир, который он столько лет защищал. Любящего. И отказавшегося от шанса вернуться домой лишь для того, чтобы вернуться на Землю и помогать ей.

Увидев тело Джека, он мгновенно выстрелил, крича от злости, лишь мимолётно заметив, что попал в Оуэна.

Он почти не почувствовал боли, когда дюжины пуль разорвали его на куски, все его мысли были о том, как добраться до Джека.

Как будто, умирая, Йанто мог разбудить Джека.

И Джек остановил бы световых существ.

Последним, что увидел Йанто, была его кровь, забрызгавшая стекло, скрывая от него красивое лицо Джека.

И всё было кончено.

Прохожие на Бьют-стрит не замечали, как клоунская раскраска практически сама двигалась на лице Йанто, рассеиваясь на искры, которые собирались в маленькие вспышки и исчезали в толпе.

А Йанто Джонс пошатывался, держась за фонарный столб, чтобы не упасть, и вспоминал свой сон. Он чувствовал своё тело, всё ещё целое.

Джек.

Его любовь к Джеку вернула его назад, и теперь ему нужно было найти его. Он должен был найти Джека.

Потому что он понял, что происходит — борьба, разворачивающаяся в Кардиффе. В Третарри.

Месть за Будущее.

Глава двадцатая

Комната была тёмной, очень тёмной. Внутри стоял стол с красной ситцевой скатертью. Чайник и две чашки с блюдцами. Тарелка с несколькими бутербродами на хлебе без корочки и два крошечных пирожка, охлаждённых, с шоколадной посыпкой. Окна были занавешены тяжёлыми оливковыми портьерами. В одном углу стояло кожаное кресло, а рядом с ним — стол.

На столе — коробка.

На стене висели фотографии Кардиффа в разные годы.

— Что тебе нужно?

Билис Менджер улыбнулся и указал на чай.

— Собеседник? Чтобы поговорить о жизни, о вселенной и неизбежной гибели этой планеты. Благодаря вам.

Билис бросил ему конверт Идриса Хоппера.

— Вчера вечером один из ваших любовничков принёс вам это. Я перехватил письмо, но оно оказалось полной бессмыслицей.

Джек разорвал конверт. Внутри оказалась стопка бумаг, помеченная как «ПЕРЕВОД ДНЕВНИКА ДЖЕКА (или чьего-то ещё)».

Ниже было напечатано: «Выполнено отчаянно протестующим Идрисом Хоппером, который, не дай Бог ему иметь свою собственную жизнь, невыносимо скучал из-за всего этого. О, и Джек, ты должен мне 12,65 фунтов за лимонный сок».

Джек улыбнулся и пробежал глазами перевод. Но это была всего лишь подборка записей о викторианском Кардиффе, приблизительно 1871 года.

— Там есть записка, — наливая чай, Билис махнул рукой в сторону конверта. — Милый мальчик, между прочим. Один из ваших трофеев? Внешне похож. Худенький. Хрупкий. Отчаянно жаждущий любви и внимания. Нуждающийся в отце. — Он передал чай Джеку. — В самом деле немного похож на вашего Йанто Джонса.

Не обращая внимания на Билиса, Джек запустил руку в конверт и вытащил стикер, который был приклеен к конверту с внутренней стороны. «Джек, mae’r boi’n siarad trwy’i din ac mae popeth fi’n ysgrifennu yma’n rwtsh llwyr. Mae’r dyddiadur dal gen i [37] ».

Джек скорчил рожу. Его валлийский оставлял желать лучшего.

— Ты можешь это перевести? Знаешь, ты же у нас человек мира?

Билис пожал плечами.

— Как я сказал любезному мистеру Хопперу вчера ночью, языки — это не моя специализация. — Но он нахмурился. — Однако я предполагал, что вы сможете это понять.

Джек снова взглянул на записи, потом на Билиса.

— Я уловил суть. Спасибо. Ну, знаешь, за то, что передал.

— Вы мне не нравитесь, капитан, и я уверен, что не нравлюсь вам. Но мы оказались в одной упряжке и, как ни странно, мы на одной стороне.

— В самом деле?

— О да, безусловно. — Билис пригубил чай. — Что вы знаете о последствиях?

— Многое. А ты?

Билис улыбнулся.

— Да. Много лет назад два демона боролись за власть над Разломом. Пуккм против Абаддона. С последним вы, конечно, знакомы.

Джек только понюхал чай.

Билис засмеялся.

— Он не отравлен, Джек. По-вашему, я настолько глуп?

— Что ты сделал с моей командой?

— Честно? Ничего. Мне нужно было поместить их в переходное состояние, так, чтобы им могло присниться будущее.

Джек встал.

— Это всё слова, Билис. Бессмысленные звуки. Я не слышу объяснений.

Билис сделал ещё глоток чая.

— Вы живёте долго, Джек. И, по моему предположению, будете жить ещё дольше. Возможно, вы даже переживёте меня, кто знает. Я не могу предсказать собственное будущее, никто из нас не может. Но я могу видеть возможности. Это мой дар. Или проклятье — всё зависит от того, с какой стороны смотреть.

— И зачем они тебе понадобились?

— Потому что вы — то будущее, которое меня беспокоит, Джек. И я не могу вас понять. Так я и сказал. Вы для меня барьер, такой же, каким был для вас Третарри до тех пор, пока я не стал готов впустить вас сюда. Что я и сделал сегодня.

Джек указал на улицу.

— А зачем вечеринка?

— За свободу всегда нужно платить. Мне нужно знать, как далеко вы можете зайти, чтобы защитить этих глупых людей и их испорченный мир.

— Что происходит?

— Последствия. У Абаддона была задача, определённое место в структуре мира.

— Он уничтожал жизни.

— Это имело не больше последствий, чем то, как мы с вами вдыхаем воздух. Вот что он делал. Он… он был совершенством. Чистотой, столь безупречной, столь деликатной, потому что ваши грехи были его благом. То, что он делал, он делал, чтобы выжить. И чтобы защищать. — Билис глотнул ещё чаю. — Чего вы не смогли понять, Джек Харкнесс, так это последствий ваших действий. Люди этой эпохи, этого времени, опрыскивают свои посевы инсектицидами, потому что ненавистные им крошечные существа уничтожают эти посевы. Когда они уничтожают насекомых, то, чем насекомые питаются, начинает цвести и становится сильнее. Не имея естественных врагов, хищников, растения мутируют.

Джек потянулся, чтобы открыть занавески и впустить в комнату немного света.

Билис щёлкнул пальцами, и неожиданно Джек обнаружил, что стоит не перед окном, а перед противоположной стеной. Он сердито повернулся обратно.

Билис лишь улыбнулся ему, такой улыбкой учитель мог бы одарить туповатого ученика.

— Вы должны понять, всё в этом доме подчиняется мне, даже вы. Вы будете слушать меня, потому что вне этого дома я ничего не могу контролировать, но здесь мы можем поговорить. Вы… защищены.

Он показал на стоящую на столе коробку.

— Сущность того, что я здесь защищаю. Оно умирало, усталое и обессилевшее, пытаясь не уступить в битве, в которой оно не могло победить, потому что кто-то отнял у него его насекомых. Или его демонов, говоря бестактным местным языком.

Джек сел в кресло и попытался открыть коробку.

— Джек?

— Грег?

На него смотрел призрак Грега Бишопа, и здесь, в комнате, получив возможность лучше разглядеть его, Джек понял, что силуэт его старого друга и возлюбленного состоял из крошечных огоньков.

— Природные галогены, — сказал Билис. — В 1941 году мне нужен был сосуд, чтобы спасти их от смерти, чтобы дать им на чём-то сосредоточиться, чтобы создать вокруг него новую жизнь. Дневник был в руках у мистера Бишопа, и он стал сосудом для них. — Он хлопнул в ладоши. — Лимонный сок! Конечно, у мистера Хоппера был дневник, и вы попросили его узнать, о чём там говорится. Видите, мне это так и не удалось.